От составителя

Эта книга^* представляет собой дайджест-анонс (сокращённый примерно вдвое текстовый корпус) первого тома Словаря культуры XXI века, ожидаемого к выходу в России весной 2021 года. Инициация предварительного (отдельного, но не самостоятельного) издания, поддержанная организационно нашими индийскими коллегами, стала коллективным жестом доброй воли, обусловленным желанием начать книжную серию Словаря-21 ещё в 2020 году. В году, чьё течение замутнено пандемией COVID-19 и опасными социально-политическими потрясениями в мире, — и чьи столь симпатичные парные цифры стали ещё до окончания года вызывать у значительной части населения Земли (или, выражаясь строже, — населения социальных сетей) если не тревогу и ужас, то отвращение. Можно назвать этот жест цифровой психотерапией).

Год был ужасен, но и крайне интересен при этом.

***

Мы отдаём себе отчёт в том, что пока мир движется ещё только в начальной фазе нового столетия, концепт «словаря века» сам по себе не имеет особого смысла. Красивый слоган, который лишь со временем приобретёт значимость, нальётся силой. Издательский проект, начатый нами сейчас, — это эксперимент по уловлению мировых тенденций, амбициозная и вполне преждевременная попытка дать подобие «первых итогов».

Однако не исключено, что появление Словаря культуры XXI века впервые именно на русском языке имеет не только субъективные, но и объективные причины. Тот факт, что проект, публично заявленный ещё в 2018 году первыми десятью «пробными» словарными статьями в журнале «Комментарии», за прошедшие два года так и не приобрёл себе заметных аналогов за рубежом, — возможно, не случаен. В других культурных пространствах Словарь-21 тоже безусловно необходим, но, возможно, не столь срочно.

Дело в том, что рубеж веков был отмечен в России полемикой о тенденции к делексикации русского языка — на фоне постоянного естественного расширения словарей в ведущих языках мира, — каковая тенденция имела место на протяжении последнего столетия. Независимо от того, насколько она масштабна и опасна, и сохраняется ли она сейчас, сама постановка проблемы создала в русскоязычном интеллектуальном сообществе эксклюзивную атмосферу некоего исследовательского если не алармизма, то во всяком случае поискового ажиотажа.

Самой заметной инициативой, направленной на решение проблемы, стал проект Михаила Эпштейна «Дар слова. Проективный лексикон русского языка» — электронная рассылка, еженедельно представляющая читателям новые лексемы, сконструированные по правилам словообразования русского языка. Проект стартовал, что символично в нашем контексте, ровно в 2000 году. Сейчас, по прошествии двух десятилетий, мы видим, что бо?льшая часть этой продукции (воспринимаемой аудиторией как действительно лингвистически перспективная) речевой стихией не была востребована, осталась в пассиве. Но почти столь же очевидно, что ускоряющиеся и усложняющиеся обстоятельства человеческой жизни будут постепенно актуализировать и призывать к жизни депонированные звуки и смыслы.

Одной из ключевых новых лексем, «пригодившихся» в языке сразу, и стал тот самый проективный словарь. Автор удачно перевёл его на английский, обеспечив терминологическую основу для возможного в будущем общемирового использования уникального русского опыта: predictionary (dictionary + prediction). Со временем, думается, мир будет готов к подобной осознанной работе по алгоритмизированному пополнению лексики любых языков.

А среди последних успешных «даров слова», например — термин идентизм, также появившийся сразу с английским вариантом identism, и мгновенно вытеснивший своим новым значением изначальное схоластическое объяснение, данное слову в XIX веке Фридрихом Шеллингом и оказавшееся нежизнеспособным. Идентизм, по Эпштейну, — это «идеология идентичности, когда человек всецело идентифицирует себя с определенной группой: нация, раса, религия, класс, гендер, сексуальная ориентация, политическая партия, этническая традиция и пр.». Идентиста «не интересует ничто кроме своей идентичности», идентизм «нацелен на утверждение собственной групповой сверхценности». Новая (радикально обновлённая) лексема попадает в самый нерв не только разворачивающегося столетия, но и конкретно года 2020: драконология имени даёт очередной шанс справиться с очередным чудовищем.

…Все эти годы «Проективный лексикон» создавал отечественному филологическому диалогу малозаметный подвижный, пульсирующий фон, раздражающий авторов, сосредоточенных на академизме или считающих, что вмешательство в жизнь языка, как саморегулирующейся системы, контрпродуктивно, — но близкий тем, для кого словесная игра не взаимоисключает научной новизны. Во втором десятилетии XXI века этот дух эксперимента и — будем называть вещи своими именами — лингвистического волюнтаризма породил, в конечном счёте, идею Словаря-21.

Отталкивалась эта идея, в первую очередь, от проекта «Словарь культуры XX века», осуществлённого в конце 1990-х годов в одиночку лингвистом, философом, семиотиком, культурологом Вадимом Рудневым. Тот Словарь, будучи итоговым («монументальным и эпохальным в обоих смыслах»), собрал в единое семантическое поле обширные пласты культурных понятий, феноменов и мыслей о культуре, накопленных человечеством в течение прошедшего столетия. В идеале, подобную консолидацию знания и должен совершать один автор, — чтобы описываемые явления получили некий общий знаменатель, от которого читатель сможет при необходимости легко абстрагироваться. Общая для всех высказываний субъективность вычитается, максимально приближая труд к объективности: такова, возможно, оптимальная структура любого подлинно суммирующего проекта.

Иное дело XXI век. Столетие едва начинается, все процессы находятся в становлении и интенсивном броуновском движении, и эта разновекторность и непредсказуемость подсказала нам полицентрическую — многоавторную — структуру новой книги. Неизбежный лёгкий шизофренический эффект — именно то, собственно, что и требуется при знакомстве с этим столетием. Дезориентируя читателя, наш словарь оказывает на него целительное воздействие, повышая его адаптивность в мире с непрерывно дрейфующими ориентирами.

***

Корпус статей книги представляет собой, прежде всего, пищу для размышлений. Минимальные наблюдения о закономерностях словоупотребления, доступные уже при одном скольжении взглядом по списку глосс, говорят нам о динамике усвоения варваризмов и освоения собственных дериватов. Так, термины, снабжённые приставкой «пост-», быстро теряют соединяющий с ней дефис: приживлённый орган срастается. У нас имели место азартные споры с авторами статей о стадии сращения некоторых лексем этого подмножества. Не менее впечатляет мистерия растворения кавычек вокруг терминов метафорического происхождения; с умной пылью это произошло, похоже, пока мы ждали от автора статью.

Это если говорить о микроуровне. На уровне макро всё не менее живо.

При работе над Словарём эмпирически сложилось представление о формировании в XXI веке некоего гиперязыка (термин М. Эпштейна), точнее, глобального гиперязыка, на котором если не говорят (говорят пока, с формальной точки зрения, всё-таки по-английски), то во всяком случае думают наши современники. Речь о неограниченном расширении и обогащении — обычно на платформе того же English, но это уже не важно, — языковых структур, правил и парадигм, автоматически выхватываемых мозгом из мультилингвальной взвеси, мерцающей и переливающейся вокруг нас.

Простейший пример: английский суффикс -ing, помогающий созданию новых понятий в совершенно разных языковых пространствах и уже не воспринимаемый как сугубо «английский». В русскоязычном пространстве, с его мифологемой «всемирной отзывчивости», суффикс даёт имя гуманной до сентиментальности сетевой практике мумитроллинга, а в пространстве испаноязычном, настоянном на крепком алкоголе корриды, — смертельному шоу балконинга. (Балконируют в основном приезжие с Севера Европы, но дома ведь они этого не делают! — чем не свидетельство вдохновления духом корриды?)

Собираемые гиперязыком отовсюду словотворческие алгоритмы сплошь и рядом оказываются запараллеленными, но — никакой тавтологии, только взаимодополнение! В идущих подряд в списке мурмурации и мурмуринге корень один, а суффиксы близки по значению, — но при монтаже получаются далеко не синонимы.

А когда мы узнаём, например, что на языке маратхи слова приватизация, либерализация, глобализация звучат как [хаджгикаран], [ударикаран], [джагатикикаран], мы молниеносно схватываем морфему «-каран» как аналог привычного латинизма «-изация» (где суффикс «-из-», в свою очередь, из греческого), — и до тех пор, пока новый модуль держится в речевой памяти, мы мыслим немножко уже и по-маратхи. Точнее, мыслим на глобальном гиперязыке с участием элемента маратхи.

(И при необходимости создадим «маратхские» слова.)

***

Будучи абсолютно полицентричным, Словарь содержит в себе и несколько смысловых эпицентров, отчасти обозначенных соответствующими словарными статьями (такими как Постистория, Матрица, Кентавристика, Трансгуманизм), а отчасти мерцающих в промежутках между собираемыми ими текстами. Таковым «нулевым» эпицентром (или, если угодно, «красной нитью, пронизывающей всю книгу») является, безусловно, остающаяся без статьи о ней лексема «Права человека».

Понятие, порождённое предыдущими столетиями, сегодня становится не то чтобы более актуальным (актуальнее всего оно было, возможно, в палеолите, когда наши предки кроманьонцы съедали последних неандертальцев), но — более проблематизирующим.

Потому что если главными науками прошлого века были Ядерная физика и Психиатрия, то сейчас на первый план выдвигается широчайший, аморфный до тошноты ряд гуманитарных дисциплин — от Семиотики до Конфликтологии, — который сгруппировать можно под условным общим термином «Антропология» или, в зависимости от точки сборки, «Новая Антропология». И у нас (у них) на глазах утрачивается, тает сущность объекта антропологических исследований. А ведь для предметного разговора о Правах Человека нужно давать себе хотя бы минимальный отчёт в том, что такое Человек (или, если угодно, человек).

Отсюда и определённая искривлённость оптики, и неизбежные прорехи в панораме мира. Но одно ясно: кем или чем ни был Человек, его неотменимые права гораздо шире, чем это считалось до недавних времён. Даже если идеи трансгуманизма нереализуемы и предмет разговора останется в основных своих параметрах неизменным — могут продолжать меняться, хотя бы в жанре калейдоскопа, его интерпретации. А если так, Декларация прав человека будет редактироваться всегда. И на сегодняшнем этапе в неё, возможно, уже имеет смысл Задекларировать такие неотъемлемые, выявленные при работе над статьями Словаря, человеческие права, как Право на чтение, Право на объятия, Право не уезжать из своих мест, Право на путешествия, Право на дневной сон.

***

Понимание «преждевременности» «подводимых итогов» подтолкнуло нас, едва ли не на финишной прямой процесса подготовки, к усилению экспериментальной компоненты Словаря. А именно, его проективной составляющей.

Проективность Словаря-21 — иного рода, нежели у «Дара слова».

На данном этапе (и при выходе на глобальный результат) мы видим своей задачей не конструирование новых, неизвестных ранее лексем, но сбор, в добавление к лексикону международному, кажущихся нам перспективными в планетарном плане лексем малоизвестных, сугубо локальных — из национальных языков, субкультур, профессиональных сленгов и т.д. Мы полагаем, что корпус статей будет переводиться на языки мира, и, извлечённые порою с самых дальних окраин, слова с богатым потенциалом смогут реализовать его в поле глобальной коммуникации.

Таким образом, наша общая задача — «предоставить микрофон» периферийным языкам и сленгам сообществ, дать им дополнительную возможность участия в формировании лексикона, на котором будут думать или говорить носители глобального гиперязыка.

В ходе поиска «маргинальных» неологизмов были выявлены некоторые любопытные явления и закономерности. В частности, выяснилось, что XXI век рекрутирует «коренную» лексику, слова архаичных языков совершенно по иным причинам, нежели века предыдущие.

Например, в XVIII—XX столетиях слова «тотем», «табу», «фетиш», подобранные по принципу «чем дальше от Европы, тем лучше», призваны были внушить пользователям интуитивную уверенность в том, что обозначаемые ими явления максимально далеки от современной культуры и от основ христианской цивилизации. Между тем как, например, табу, сакрализированный и не аргументируемый логически запрет на определённые действия или предпочтения, является по сути краеугольным камнем всех монотеистических религий.

Новое столетие, при всей его мутности, расфокусированности, «завиртуализированности» и прочих очевидных пороках, не нагружает востребованные издалека слова функцией затемнения и примитивизации, и это делает ему честь. Символическое начало такому подходу, возможно, положено в 1995 году, когда Говард Каннингем, создатель программного движка будущей Википедии, предпочёл для маркирования его быстродействия слово не из латыни или родного английского, а из языка Гавайских островов.

Можно было бы назвать потребность в акцепции «коренной» лексики выросшим запросом на экзотизм. (Этого уже хватило бы для объяснения необыкновенной массовости в международном словаре японских глосс: японский, хоть и с большим отставанием, идёт вторым после английского в перечне основных источников новой лексики.) Однако дело не только и не столько в этом.

«Я не случайно так часто использую слова из первобытных языков. «Первобытный» означает «дикий», «не загубленный цивилизацией», «естественный». Социальная функция таких слов ничем не ограничена, а значит, они могут обогатить нашу жизнь подлинными, то есть неподдельными чувствами», — говорит в интервью журналу «Искусство кино» (ровно в 2000 году) Годфри Реджио, автор знаменитой эколого-ориентированной кинотрилогии «Каци», где использовались слова из языка североамериканских индейцев хопи. Другое индейское слово, с Огненной Земли, сверхсложное по содержанию «мамихлапинатапай», будучи обнаруженным в черновиках давно умершего лингвиста, своё триумфальное шествие по названиям произведений разных авторов и самых разных видов искусства начинает на рубеже XXI века с отметки в Книге рекордов Гиннесса.

И когда, описывая читателям такую лексическую диковину, мы заодно объясняем её происхождение и не менее диковинную схему словообразования, — казалось бы, не имеющие никакого значения для уверенных носителей международных языков ООН и любых других языков, — мы обеспечиваем будущим пользователям слова как расширение их филологического и литературного арсенала в рамках глобального гиперязыка. Диковинная схема словообразования нам ещё пригодится.

Примечание:

^* О книге:

Словарь культуры XXI века. Первое приближение.
Хапур: Kie Publication, 2020. — 196 с. ISBN 978-93-81623-87-9
Составление, предисловие — Игорь Сид. Научный редактор Вадим Руднев.
Члены редколлегии Анна Бражкина (Россия), Сарали Гинцбург (Испания), Игорь Сатановский (США). Редактор-корректор Зоя Сидоренко.
Оформление 1-й страницы обложки и иллюстрация — Игорь Сатановский,
4-й страницы — Алексей Блажко.
«Словарь культуры XXI века» — научно-популярный проект, дающий представление о феноменах и тенденциях в жизни человечества, возникших, сложившихся или специфически изменившихся в последние десятилетия. Каждая словарная статья раскрывает лексему, являющуюся научно-техническим, социокультурным или бытовым термином, профессиональным или субкультурным арготизмом, слоганом или названием произведения, оказавшего влияние на современную культуру. В качестве эксперимента представлен ряд локальных неологизмов — лексемы из отдельных языков мира, имеющие, по мнению редакции, потенциал международного употребления: в задачи Словаря входит не только описание нового международного лексикона, но и его проективное расширение.
Авторы Словаря — учёные, эксперты, деятели искусств из Австралии, Египта, Индии, Испании, Латвии, Мали, России, Сенегала, Сербии, США, Украины, Филиппин, Швейцарии, Эфиопии, Японии и многих других стран мира.
Данное издание — дайджест-анонс первого тома Словаря, ожидаемого к выпуску весной 2021 года — выходит в индийском издательстве иностранной литературы Kie Publication.

Именной указатель

Мохаммед А. Абдельрахим Эльнур (Судан) — 69
Ирина Антанасиевич (Сербия) — 192
Александра Архангельская (Россия) — 165
Доха Асси (Египет) — 172
Дмитрий Бавильский (Россия) — 121
Ольга Балла (Россия) — 187
Аруним Бандйопадхиай (Индия) — 73
Анна Бердичевская (Россия) — 110
Сергей Бирюков (Германия) — 116
Владимир Богомяков (Россия) — 97
Михаил Бойко (Россия) — 190
Светлана Болтовска (Германия) — 35
Татьяна Бонч-Осмоловская (Австралия) — 18
Анна Бражкина (Россия) — 76, 88
Евгений Бунимович (Россия) — 182
Анагха Мругендра Бхат Бехере (Индия) — 178
Марина Вишневецкая (Россия) — 94
Дмитрий Галкин (Россия) — 42
Геворг Гиланц (Армения) — 90
Сарали Гинцбург (Испания) — 23
Александр Грановский (Россия) — 96
Данила Давыдов (Россия)— 156
Любко Дереш (Украина) — 43
Лияна Деяк (Словения) — 147
Анил Джанвиджай (Индия/Россия) — 114
Ярослав Дмитренко (Украина) — 131
Елена Евина-Бартоломеу (Ангола) — 72
Марина Загидуллина (Россия) — 148
Виктория Зарытовская (Россия) — 153
Владимир Каганский (Россия) — 118
Боли Кан (Сенегал) — 83
Геннадий Кацов (США) — 129
Илья Клеймёнов (Мадагаскар) — 80
Виталий Комар (США) — 143
Валерия Косякова (Россия) — 107
Икуру Куваджима (Япония) — 67
Александр Кураев (Россия) — 129
Марра Ланот (Филиппины) — 163
Александр Левин (Россия) — 186
Игорь Лёвшин (Россия) — 169
Михаил Липкин (Россия) — 45
Георгий Литичевский (Россия) — 56
Надежда Лукаш (Россия) — 21
Лея Любомирская (Португалия) — 175
Александр Люсый (Россия) — 155
Йоанна Мазур (Польша) — 31
Кевин Мак Нир (Вирджиния/Россия) — 138
Мохаммед Х.С. Мансур (Египет) — 64
Жарко Миленич (Босния и Герцеговина) — 171
Сергей Морейно (Латвия) — 30
Оксана Мосендз (Украина) — 167
Джон Наринс (США) — 123
Юрий Нечипоренко (Россия) — 100
Александр Плоткин (Россия) — 62
Виктор Погадаев (Россия) — 66
Андрей В. Полонский (Россия) — 85
Суман Похрел (Непал) — 55
Андрей Пустогаров (Россия) — 102
Лана Раванди-Фадаи (Россия/Иран) — 180
Валентина Радинска (Болгария) — 39
Виктор Райкин (США) — 40
Анастасия Романова (Россия) — 103
Вадим Руднев (Россия) — 150
Сону Саини (Индия) — 145
Ранджана Саксена (Индия) — 51
Игорь Сатановский (США) — 55, 74
Игорь Сид (Россия) — 46, 141
Михаил Сидлин (Россия) — 134
Александр Сосланд (Россия) — 24
Александр Стесин (США) — 33
Димитриос Триантафиллидис (Греция) — 173
Алиу Тункара (Мали) — 141
Владимир Тучков (Россия) — 50
Юрий Угольников (Россия) — 60
Илья Фальковский (Китай) — 184
Абдулла Хаба (Ирак/Россия) — 81
Татьяна Хофманн (Швейцария) — 53
Андрей Цеменко (Россия) — 88
Ангесса Дуга Чала (Эфиопия) — 71
Александр Чанцев (Россия) — 133
Ян Шапиро (Украина) — 59
Андрей Шаповалов (Россия) — 111
Елена Щеглова (Австралия) — 92
Ари ван дер Энт (Нидерланды) — 117
Михаил Эпштейн (США) — 99

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>